bga68 | Entries tagged with 2024-05

Господи!
Есть люди, день рождения которых игноришь прямо-таки с радостью.
Какое, оказывается, облегчение, когда уже с ними даже не общаешься. А ещё есть повод вспомнить, что хотя бы сегодня можно им ничего хорошего не пожелать. Не позвонить. Не написать. Пройти мимо, сделав умное лицо, как-будто не узнал.
Особенно, когда в их глазах застывает выражение попытки вспомнить, а кто же ты есть? Что-то знакомое у них пролетело в пустой черепной коробке от одного уха до другого, но так и не оформилось в чёткое воспоминание. И как хорошо от этого. Вспоминай-вспоминай. А лучше - помучайся и не вспомни, кто я такой и откуда тебе знакомо моё лицо.
Кто-то придумал, что когда отношения ко всем событиям и поступкам других людей становятся индифирентными, то ты "типа" обретаешь Просветление. Потому, что никому не завидуешь и не обижаешься на то, что так странно устроена жизнь. Она устроена несправедливо в отношении именно тебя и просто бесят люди, которые каждый день и час постят как им хорошо и как они счастливы, а ты тут не можешь свести концы с концами как финансовые так и эмоциональные.
Та самая жизнь из приятной и радостной превращается в унылую и грустную даже при виде солнечного зайчика на потолке оттого, что внутри зреет червоточинка и гложет и гложет обидой на весь мир.
А зато именно сегодня тот день, когда можно напрячься и НЕ ПОЗДРАВИТЬ ненавистного человека. То ли он был слишком туп, то ли круглый идиот, то ли просто разбрасывался какашками и они всё время попадали в тебя.
А ты не можешь отмыться по прошествии долгих-долгих лет и всё несёшь и несёшь с собой этот куль унижения.
Но есть ведь унижение, от которого никогда уже не избавиться. Потому, что было больно дорогому человеку рядом. А ты не смог. Ты не проявил себя. То ли от инфантильности, то ли от своей ещё невзрослости на тот момент. Ну, не научили тебя быть взрослым и принимать ответственные и взрослые решения. А сам не научился. От лени. От наивности. От тупости, в конце концов. Не сразу же становишься умным.
Задним умом кажется, что всё можно переделать. Историю вон переписывают подлецы каждый день. И ничего. Прекрасно себя при этом чувствуют. Ты им - белое, а они - нет, это чёрное! И даже хороший тумак под зад этим идиотам ничего не решает. Они умудряются сделать вид, что это ускорение в нужном направлении. Потрясающая способность выживать и извлекать выгоду в самых неблагоприятных условиях и всё перелицовывать в свою пользу.
Тьфу! А не люди.
Как здорово, что можно их именно сегодня и не позравить с Днём рождения!
Это так хорошо!
Аминь.

🐞 На стартову сторінку

Чашки на полке не помещаются. Приходится ставить одна в одну.
Сегодня моя чашка Microsoft Cloud при открытии дверцы шкафа решила выпасть на стол!
В те пару секунд пока она падала — в замедленном течении времени для меня — я пережил все чувства от разочарования, жалости, отчаянья до принятия действительности такой, какой она иногда случается...
Но! Чашка подскочила над столом и не-раз-би-лась!!!
Облачные технологии?
😂

02-2024-05-23 184124

🪟 На стартову сторінку

Эпиграф.
Есть люди оханья, а есть - действия.

Как было по годам.

Прабабка Агафья

1902. Родилась.
1914. 12 лет. Первая мировая.
1920. 18. Вышла замуж.
1921. 19. Родила Надю.
1922. 20.
1941. 39.
1991. 89 лет.

Бабка Надя

1921. Родилась.
1941. 20 лет. Война.
1942. 21. Родила Веру. Вера росла тихой, даже заторможенной. Пусть растёт, как растёт.
1945. 24. Войне конец.
1960. 39. Пришёл муж Вася! С войны нашёлся!
1961. 40. Родила Машу. Ну, а как же? - муж вернулся. Вере - 19.
1991. 70 лет. Вере - 49, Маше - 30.

Дед Вася, муж бабы Нади

1941. 21. Война. Призвали. Фронт.
1941. 21. При отступлении без вести пропал...
1945. 25. Жив ли? Никто не знает ничего.
+ 15 лет лагерей за плен. 1960. 40 лет.
1960. Отпустили домой. Нашлась загадочная "пропажа"!
1991. 71
1994. 74

Вера

1967. 25. Вышла замуж
1968 - 1976. 26-34. 9 детей. Трудно ли не думаючи?
Вечно ойкает и стонет.
Рожает легко.
Нужно действовать, впадает в ступор.
Ляжет и охает.
1991. Вере - 49

Муж Веры, Петя

1967. 31. Женился на Вере. Или женили
1991. 55

1991. Не стало прабабки Агафьи

Бабка Надя от горя застыла.
Вера от беспокойства за бабку Надю слегла возле неё.
Пети нет. Он ушёл в плаванье на полгода. Придет не скоро.
Маша сама всё организовывала. Бегала, оформляла, хоронила, готовила и проводила поминки.
Дед Вася ей пытался помочь. Ещё крепкий - "старик-розенбом".
Баба Надя и Вера - в эмоциональном ступоре.

Маша

1991 = Маше 30...
1994 = Вере 52
1994 = Пете 58
1994 = Маше 33... Время "Ч"

Маша, Петя, Вера

Маша ставит вопрос ребром: Маше нужен ребёнок. Петя может помочь по-родственному?
Вера уходит в ступор.
Петя, заикаясь, ржёт.
Маша чуть не плачет. Ей стыдно. Не хотят помочь, "пойду, найду первого встречного"!

Дед Вася каким-то образом прознал, мотает головой и твердит, что такого и в войну не было...

Вера - неделю в ступоре. Ей плохо. Лежит, ни на что не реагирует.

Бабке Наде ничего не говорят. Она в замешательстве. Что происходит, не понимает.

Петя начинает нервничать.
Маша обрыдалась и ищет кандидата.
Старшая дочь Веры Тоня (26 лет), такая же деятельная, как и её тётка Маша (33 года) берёт за шкирку папу Петю (58) и проводит, шушукаясь с ним, разъяснительную работу.

Мама Вера - в трансе, "ебитесь чё хотите".
Бабка Надя узнает всё.
И впадает в ступор:
- Как же это можно?

Тоня, дед Вася, Маша, Петя, дали нашатырь Вере

Тоня (тоже) ставит вопрос ребром:
- Где ж мы так быстро найдём кандидата? Да и зачем нам пришлый?! И так негде всем жить, ютимся по углам.
Дед Вася хлопнул рукой по столу:
- Родная кровь, от Верки не убудет! Петя, сымай штаны!
Верка вдруг проявила гонор:
- Тогда - при мне!
Петя застыл с полуспущенными:
- Да как же я при жене-то?
Тоня:
- Что вы, как малые дети?!!
Все ей:
- Цыц! Мала ышо! Вон у тётки выросла, а сидит молчит!

Бабка Надя слегла.
Тонька за ней ходит.

Вера не выдерживает:
- Так, идите за ширму, а я проконтролирую.
Дед Вася:
- И я тогда. Прокинтрилирую.
Тоня:
- Но это ж для важного дела. Значит, и я проконтролирую.

Все молчат.

Маша вся красная встаёт, берёт Петю за руку и ведёт за ширму. Выбегает и быстро целует Веру в щёку. Убегает за ширму.
Вера молча ревёт.
Бабка Надя - в трансе.

Из-за ширмы слышится шорох. Кто-то падает. По мату - это Петя. Тихий шепот Маши:
- Ничё, ничё. Надо успокоиться...

Вера не выдерживает и просовывает голову за ширму.
Дед Вася тихонько просовывает голову с другой стороны ширмы.
Тут раздаётся голос Тони откуда-то снизу ширмы:
- Пап, ты чё как не родную? Ещё и не начал!

Петя, как ужаленный, подрывается с Маши.
- Тонька! Ты как?!! Ещё будешь меня учить!
Тут вмешивается Вера:
- Не ори на ребёнка! Делай уже! - и поспокойнее - Петя, ну, сделай уже ей племянницу...
- А чой-то племянницу?! - вклинивается дед Вася. - Пусть забацают племянника! И так полон дом невест!
Бабка Надя с кровати:
- Вася!..
- И я хочу брата, - насупившись, бубнит Тонька...

Петр прячет робко неробкое достоинство и затравленно смотрит на жену.
Маша:
- Что ж вы мне мужика-то засмущали? Вон уже не может...

Петя и готов развести руками, мол, не могу, но смотрит любопытная до всего Тонька.
Вера принимает решение. Впервые в жизни на́ людях:
- Так, Петька, ну-ка вдуй ей! Не позорь меня! Машка, подними-ка выше ноги, чтоб не зря! Тонька, марш отсюдова! А ты, папа, шёл бы пока футбол смотреть!

Никто не сдвигается с места.

Бабка Надя машет руками, её никто не замечает. Не до того.
Маша, пристально глядя на Веру, берет Петра за то самое и тянет на себя. Петр тычется усами в грудь свояченицы. Остальное берёт природа.
Процесс пошёл.
Вера теряет весь пыл и тихо плачет.
Из-за шторы слышны лишь советы и сопение Петра.

- Мягче жми её.
- Быстрее.
- Машка, не артачься.
- Да, целуй её!
- Петенька,..

Вера:
- Петька,.. сейчас прибью обоих!
Петя:
- Не могу, не сиськи Веры!
Дед Вася:
- Верка! Слышишь, расчехляйся!
Тоня:
- Мам, давай быстрее! Папка щас отрубится.
Маша:
- Папа, ты зажмурься!!!
Маша:
- Ой, сейчас, сейчас!!!
Вера:
- Милый, не порви мне сиськи...

Общий вой и стон...

Тоня тихо:
- Фух, ну, вы даёте...
Дед Вася:
- Так, прокинтрилировал. Пойду курну.
Тоня:
- Дед, ты ж не куришь.
Дед Вася:
- А! Тут с вами!..

ЗАГС. Через 10 месяцев.

Работница ЗАГСА (РЗ) что-то пишет.
РЗ:
- Кто мать? Фамилия, Имя, Отчество??
Маша:
- Рыбкина Мария Васильевна.
РЗ:
- Отец? Фамилия, Имя, Отчество?
Вера:
- Долговников Петр Ильич.
РЗ:
- Новорожденная? Фамилия, Имя, Отчество?

Все смотрят на Машу.

Тоня встряёт:
- Рыбкина Лизавета Петровна.
Маша:
- Рыбкина. Да.
Вера:
- Лизавета...
Дед Вася:
- Петрооовна. Петровна...
РЗ:
- От имени и по поручению... и т.д. поздравляю молодых родителей!..
Петя:
- Да я не муж!
РЗ:
- Отец?
Петя:
- Ну, дда...
Дед Вася:
- Родителей, родителей...
РЗ:
- Отец - родитель! Поздравляю родителей, молодых ... - запнувшись смотрит на Петра, - с замечательной дочкой! Родители, поставьте свои подписи вот здесь и здесь...

Маша и Петя расписываются.

Все выходят на воздух.

Дед Вася утирает скупую слезу:
- Опять девка...
Вера:
- Папа! Какая теперь разница?!
Маша, улыбаясь:
- Как я вас всех люблю!

Её обступают племянницы вместе с Тоней и бабкой Надей.
Все глядят и улюлюкают Лизавете Петровне.

Вера берёт под руку Петю и, отводя в сторону, тихо говорит:
- Кобелина! Может, и мне ещё родить?
Петя:
- Опять? При всех?
Вера:
- Ты что дурак?!
Дед Вася:
- А что? Позабавьте старика. Мож, и мамка теперь посмотрит!..
Вера, краснея:
- Ну, уж нет, папа! Ты своё отсмотрел. Мы уж как-то сами.

...Тоня (куда-то в сторону):
- Эххх... Когда уж я́ выйду замуж?!!

Немая сцена.

🐞 На стартову сторінку

Наверное, самый частый вопрос, который задают каждому врачу, это:
— Доктор, а это не опасно?

От такой частоты (вопроса) трудно быть вежливым и обходительным.
Опасно?
Да жизнь опасна сама по себе — заканчивается.
Когда-нибудь.

Старое. Банальное. Вечное.

И примерно — так:

— Анализ Вашей крови показал, что в Вашей крови крови нет.
— Доктор, а это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— Кардиограмма показала, что у Вас стучит не сердце.
— Доктор, а это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— Энцефалограмма показала, что у Вас нет мозгов.
— Доктор, а это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— УЗИ показало, что Вы не беременны.
— Доктор, а это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— Рентген показал, что Вы — неандерталец.
— Доктор, а это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— По анализу у Вас — третья группа крови, отрицательная.
— Доктор, а это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— Доктор, я стал пи́сать веером. Это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— Доктор, я — блондинка. Это не опасно?
— В наше время всё лечится.

— Откуда ж ты, болезная?
— Несли еб&ть и уронили. Это не опасно?
— В наше время всё лечится.

В наше время никто не различает где опасно, а где нет.
Для этого есть доктор.
Он — умный.
Он учился.
Ага.
Когда один случай — это интересно.
Когда часто — это ещё норма.
Когда всё время — это быт.

Вы ж как-то вылезли из ... эммм... оттуда, откуда надо?
Так барахтайтесь до конца!
Старайтесь, а не доставайте.
Пережи-ва-ниями.
Попробуй
произнеси
уже 🙊

P.s. вопросы практически из практики 😜 — идея родилась после общения с замечательным доктором Игорем Алексеевичем Щербатым — нейрохирургом от Бога... Царствие ему небесное...

🐞 На стартову сторінку

Якщо йдеться мова про стародавні часи, коли виникла Україна, то штучний інтелект від Microsoft Copilot так бачить достовірну картину ЗСУ:

На стартову сторінку

"За идею можно и умереть."

Этот бред сивой кобылы придумала какая-то сволочь.
Весь смысл жизни - не умирать, а жить.
Как можно дольше.
Жить и жить, выживать и защищать свои интересы.
Умереть легко.
А легко умереть не каждому дано.
Это лишь одна попытка и всё.
Но попробуй жить и жить.
Жизнь дана свыше и нет права её отнимать.
За убийство карать беспощадно.
Не смертью, а изгнанием.
Не умеешь быть человеком, не хочешь жить в социуме, среди людей, вали нафиг в пустыню, в чащу леса, в горы, в степь.
В свою занюханную оркланду.
И там как хочешь так и живи.
Только не порть воздух своим присутствием рядом.

🪖 На стартову сторінку

Лень нам мешает быть лучшей версией себя

🐞 На стартову сторінку

Аннотация

Немного про "Хождение по мукам" А.Н.Толстого.

А.Н.Толстой, безусловно, был конъюктурщиком советской эпохи. Талантливым — это не отнять, — но — конъюктурщиком. Он не мог не отразить и отражал идеальный мир, который тогда таковым не был и в тогдашней действительности всё могло быть совсем по-другому. Особенно по-другому с учётом взглядов большевиков на секс, их полнейший нигилизм и то, что для них на полном серьёзе "женщина была не человек и должна удовлетворять все потребности комсомольца". А, тем более, в ужасные времена войны, когда мозг снимает все моральные барьеры с единственной целью — выжить любой ценой.

"Хождение по мукам" — это чистейшее враньё. Большевики придумывали идеологию, удобную для себя, на ходу. С колёс. Сегодня — одно, завтра — другое. На бумаге массам предлагали идеальный мир какого-то далёкого недостижимого будущего, а по факту, творили беззаконие именем власти.
Бумага всё стерпит, а слова всегда можно переиначить.
Половые бесчинства и разнузданность большевиков — исторический факт. И неплохая попытка отбелить историю, замазать её красивой пристойной картинкой — очень свойственно тому времени.
На скрижалях Её Величества Истории были, есть и всегда будут отвратительные личности, которые жаждут подчинить себе народы и поработить страны, переиначить мораль и переназвать чёрное белым.

По роману Алексея Толстого снят одноименный телесериал в СССР (1974 — 1977). История четырех представителей интеллигенции, ввергнутых в водоворот революции и гражданской войны.

Дата выхода:
Страна:
Режиссер:

11 октября 1977 года
СССР
Василий Ордынский

Персонажи:

Даша Булавина (Телегина) (Ирина Алфёрова, 13.03.1951, 23 года) — младшая сестра.

Катя Булавина (Светлана Пенкина, 06.06.1951 — 17.10.2016, 23 года) — старшая сестра, замужем за либеральным адвокатом Смоковниковым, который погибает на фронте. От самоубийства её спасает офицер русской армии Вадим Рощин, которого в дом привёл Смоковников и познакомил с Катей.

Иван Ильич Телегин (Юрий Соломин, 18.06.1935 — 11.01.2024, 39 лет) — инженер на Путиловском заводе в Петербурге. Даша знакомится с ним в литературном кружке, который он разрешил организовать у себя на квартире. Случайно они оказываются на одном пароходе на пути в Самару. Через время они понимают, что не могут друг без друга и венчаются. Потеряв ребёнка, Даша и Телегин расстаются. Иван Ильич записывается в Красную Армию.

Рощин Вадим Петрович (Михаил Ножкин, 19.01.1937, 37 лет) — Вадим и Катя уезжают в 1918 году в Ростов. Из-за разницы во взглядах на действительность в Ростове происходит размолвка Кати и Вадима и Вадим уходит в Добровольческую армию. Навоевавшись, Рощин осознает, что Катя — единственная ценность в его жизни и дезертирует с фронта, направляясь на поиски Кати. В ходе поисков попадает в армию к Нестору Махно и выясняет, что Катю увёл его денщик по Первой мировой войне — Алексей Красильников. Вадим в боях за Екатеринослав встречается с Марусей, которую назначают ему в проводники.

Алексей Красильников (Владимир Гостюхин, 10.03.1946, 28 лет) — денщик полковника Рощина. Рубака в армии Нестора Махно. Ушел с награбленным добром и увёл обманом Катю, планируя сделать своей женой.

Нестор Иванович Махно (Алексей Крыченков, 23.02.1942, 32 года)

Чугай (Константин Григорьев, 18.02.1937 — 26.02.2007, 37 лет) — революционный матрос, Член ревкома во время восстания в Екатеринославе.

Маруся (Любовь Чиркова-Черняева, 02.01.1958, 16 лет) — проводник революционного подполья в Екатеринославе.

Алексей Николаевич Толстой
Хождение по мукам
Книга третья
Глава 15
... или История одной любви...

После дня беготни Рощин и Маруся возвращались уже кратчайшим путем — через мост — на левый берег, в слободу, в белый мазаный домик на обрыве над Днепром.
В домике всегда была горячо натоплена печь и уютно пахло особенно кисловатым запахом кизяка. Марусина мать входила с толстой вагонной свечой (Марусин отец работал на железной дороге), трогала ладонью печь, спрашивала тихим голосом:
— Тепло ли?
— Тепло, мама.
— Ужинать будете?
— Как собаки, голодные, мама.
Вздохнув, она говорила:
— Мы уж с отцом отужинали. Идите, поужинайте, молодым всегда есть хочется.
Медленно, будто думая о чем-то невыразимо грустном, она шла за перегородку. Брала ухват, приседая от натуги и приговаривая: «Христос с тобой, не свались, не развались», — вытаскивала из печи большой чугун с борщом. Отец, куря трубочку, неудобно сидел на кровати. И он и мать старались не замечать Рощина (между собой они называли его «секретным», но если Вадим Петрович просил чего-нибудь — ковш воды, спичек, — Марусин отец торопливо срывался с койки и мать готовно топотала).
Рощин и Маруся хлебали борщ, подливая из чугуна в облупленные тарелки. Маруся не переставая разговаривала, — впечатления дня отражались с мельчайшими подробностями в прозрачной влаге ее памяти.
— Христос с тобой, ешь разборчивее, — говорила ей мать, стоя у печки, — еда не впрок за разговором.
— Мама, я за день намолчалась. — Маруся изумленными ярко-синими небольшими глазами взглядывала на Рощина. — Вы знаете, я ужасно разговорчивая, за это меня в комсомол не хотели брать. Ну где же конспирация, понимаете, если человек болтлив? Испытание проходила, семь суток молчала.
После ужина Маруся накидывала теплый платок и бежала на партийное собрание. Рощин, поблагодарив за хлеб-соль, шел за глухую перегородку, в узенькую комнатку, такую низкую, что, подняв руку, можно было провести по шершавому потолку. Засунув ладони за кушак, он ходил от окошка, закрытого ставней, до Марусиного соснового комодика. Снимал кушак и гимнастерку и садился у окна, слушая сквозь ставню, как далеко внизу глухо и мягко шуршат льдины на Днепре. За перегородкой уже легли спать. В тишине маленького дома потрескивала печная штукатурка да, пригревшись, пилил сверчок крошечной пилой крошечную деревяшку. Вадиму Петровичу было неожиданно хорошо и покойно, и лишь простые, обыденные мысли бродили в голове его.
До Марусиного возвращения лечь спать не хотелось, и, чтобы отогнать дремоту, он снова вставал и ходил. Ему ужасно нравилась эта выбеленная мелом, крошечная комната; Марусиных вещей здесь было немного: юбка на гвозде, гребешок и зеркальце на комоде да несколько книжек из библиотеки… У стены — коротенькая железная кровать, Маруся уступила ее Рощину, а сама стелила себе на полу, на кошме.
Хлопала дверь в сенях, осторожно скрипела дверь на кухне. Появлялась Маруся, румяная от холода. Разматывая платок, говорила:
— Вот и хорошо, что вы меня подождали. Знаете новость? Махно будет здесь через три дня. Завтра вам уже надо представить план. А ночь какая, мамыньки! Тихо, звезд высыпало!..
Маруся до того была поглощена важными делами, разными впечатлениями, до того простодушна, что, постлав себе на полу, без стеснения раздевалась при Вадиме Петровиче. Юбку, кофту, чулки швыряла как попало. Секунду сидела на кошме, обхватив коленки: «Ой, устала», — и, ткнув кулаком в подушку, укладывалась, натаскивая на голову ватное одеяло. Но сейчас же высовывалось ее лицо, с неугасаемым румянцем, с ямочкой, с коротеньким носом. Она бросала голые руки поверх одеяла.
— Вот так жарко! Слушайте, вы не спите?
— Нет, Маруся, нет.
— Это правда, что вы были белым офицером?
— Правда, Маруся.
— Вот я сегодня спорила… Некоторые товарищи вам не верят. Есть у нас такие, знаете, угрюмые… Мать родная у них на подозрении… Да как же не верить в человека, если верится! Уж лучше я ошибусь, чем про каждого думаю, что — гад. С кем, говорю, вы революцию будете делать, если кругом одни гады? А ведь мы — всемирную делаем… Революция, говорю, — это особенная сила… Понятно вам? Ну что бы я делала без революции? Мазала бы столярным клеем по двенадцати часов в картонажной мастерской… Одна радость — в воскресенье погрызть семечки на Екатерининском бульваре… Ну, разжилась бы высокими ботинками, — подумаешь, радость! Так как же, говорю, вы, товарищи, не верите: интеллигент ошибался, ну, — хорошо, — служил своему классу, но ведь он тоже человек… Революция и не таких затягивала. Может он свой классишко паршивый променять на всемирную? Может… И он сознательно приходит к нам — драться за наше рабочее дело… Угрюмым надо быть, если не верить в это… Ну! Я многих убедила.
Рощин, подобравшись, лежал на коротенькой кровати и глядел на Марусю. Она то взмахивала голыми руками, то страстно сжимала их. Низенькая комната, казалось, была наполнена ее девичьей свежестью, точно внесли сюда ветку белой сирени.
— Другое дело, слушайте, что интеллигентов надо перевоспитывать… Мы и вас будем перевоспитывать… Чего смеетесь?
— Я не смеюсь, Маруся… За много, много лет я не чувствовал себя таким пригодным для хорошего дела… Вот что я сейчас думаю: с первым отрядом для занятия моста — пойду я…
— Ой, ей-богу, пойдете?
Маруся живо вылезла из-под одеяла и присела к нему на край койки:
— Вот теперь верю, что вы наш по-настоящему… А то — кричала, кричала, спорила, спорила, а все-таки, знаешь, доказательства-то прямого нет.

Солнце давно поднялось, и жгло, и не грело. Бронепоезд опять, черно дымя, пошел через мост, перевозя к захваченному вокзалу людей и оружие. Ребята криками проводили его из окопов. Дела шли хорошо. Махновская пехота давно уже переправилась по льду, как мураши, полезла на крутой берег, сбила полицейские заставы и рассыпалась по улицам. Не ослабевая, грохотали выстрелы то издалека, то — вот-вот — близко.
— Сашко, ступай на вокзал, найди главнокомандующего и скажи, что мы здесь сидим с пяти утра, зазябли и не ели, пускай нас сменят, — сказал Рощин парню с голой шеей. Безусое, лишь опушенное кудрявыми волосиками, мужественное и ребячье лицо его было в кровавых царапинах, — так его давеча обработал дюжий пулеметчик, прощаясь с жизнью.
Сашко прозяб в легкой куртке и резво побежал по открытому месту, хотя в воздухе часто посвистывали пули. Ему кричали: «Пропадешь, дура… Сашко, папирос принеси…» Он скоро вернулся, присел на корточки перед окопом, кинул товарищам пачку папирос и Рощину передал записку со свежесмазанным штампом: «Ожидайте, пришлю. Махно».
— Вам поклон от Маруси, — сказал он Рощину.
Вадим Петрович от неожиданности разинул рот, с минуту глядел из окопа на присевшего Сашко.
— Товарищ Рощин, хорошая девочка, повезло тебе, слышь…
— Ты где видел ее?
— На вокзале шурует… Без нее я бы к Махне и не пробился. Что делается, ребята, — народу! Не поспевают оружие раздавать… Наш Екатеринослав!

Сон и тревожные удары сердца боролись. Рощин открыл глаза и глядел на спокойное, прелестное лицо, озаренное красноватым светом из окна. Вздохнул и пробудился. Рядом сидела Маруся, держа на коленях кружку с кипятком и кусок хлеба.
— На, поешь, — сказала она.

...Не А.Н.Толстой. Ночь перед утром

Вадим Петрович и Маруся — в одной комнате.
Маруся легла и говорит:
— Вадим Петрович, у меня к Вам революционная просьба. Вы не будете смеяться и дайте слово, что поможете.
— Я не буду смеяться и помогу — ответил Вадим Петрович в темноте.
Маруся сняла рубашку и, тихонько встав, проскользнула к нему под одеяло.
Вадим резко поднялся на одну руку:
— Ты что делаешь?
Маруся легла на спину и подтянула одеяло до подбородка.
— Вы надёжный. Не такой как все. Я в гимназиях не училась. И Вы можете меня научить.
— Чему?
— Комсомолка должна быть твердой и умелой не только в бою, но и в постели. Научите меня.
Сама просьба ошарашила Вадима.
Вспомнилась Катя. Жива ли? Где она? Страх зажал горло. Вадим отогнал его — не дай Бог!
Но Маруська! Эта хрупкая девчонка просит его...
После последних дней он не имеет права сейчас оттолкнуть Марусю, которая рискует жизнью, как и он. А иногда и больше него. Сознательно. Для неё жизнь ещё игра. Она ещё ребенок. И ещё — слава Богу! — не видела того, что он уже видел и не раз. Смерть так близко, что само напоминание о настоящем и будущем, в котором у большевиков все женщины будут принадлежать любому мужчине, кажется тихим невозможным ужасом. А эта малышка так горячо сейчас доказывает ему, что это справедливо и женщина таким образом освободится.
— Марусь, послушай, — голос Вадима Петровича был тихим.
Мария вскинулась на его слова и села, оголившись до пояса:
— Сколько у Вас не было женщины? Вы не думайте, я ни с кем ещё ни-ни.
1.5 года — промелькнуло у Вадима, — не меньше.
Вадим Петрович молчал. Девичье тело белело в темноте и будоражило. Маруся его метания неправильно восприняла и порывисто прижалась к его груди ...
Вадим Петрович инстинктивно погладил её по голове. Марусина горячая щека и груди жгли и дурманили. Волосы пахли и сводили с ума. Дальнейшее Вадим помнил смутно.
— Только без поцелуев. Это пережиток буржуазии, — прошептала Маруся.
— Без поцелуев не получится, — горько усмехнулся Вадим Петрович.
— Ну, тогда делайте, — настойчиво произнесла Мария. И Вадим поцеловал её в губы. Маруся сначала их сжала и зажмурилась, а потом, решившись, обмякла и начала отвечать.
— Сейчас будет больно. А потом... — Вадим заколебался: когда потом?! — ты научишься чувствовать... — он не смог сказать слово удовольствие. Оно застряло в мозгу.
Маруся не заметила неоконченности фразы, кивнула, прошептав:
— Ничего. Учи.
Перешла "на ты" — механически отметил Вадим Петрович.
Лицо Маруси озарилось каким-то неведомым сиянием от движений Вадима Петровича. Оно стало настолько прекрасным, что хотелось смотреть и смотреть на неё.
— Тебе больно?
Маруся зажмурилась, сжала губки и замотала головой влево-вправо. Из глаз у неё летели слезы и блестели на щеках в темноте.
Внизу всё было так сладко и уже забыто, что Вадим задвигался сильнее. Сейчас, сейчас ей должно стать не так больно...
Маруся вдруг широко открыла глаза и потребовала:
— В меня! В меня!
Откуда она могла о таком знать?! Вадим застонал и, вмиг вспотев, повалился на Марию.
Он откатился на бок. В мозгу стучало. Тишина оглушала и только неуспокоившееся дыхание обоих говорило о том, что Вадим жив.
— Сильно больно было? — спросил Вадим.
— Неа. — Соврала на лету Маруся, — Нисколечки.
Она протянула руку и провела пальцем у себя между ног, понюхала палец и лизнула. У неё вырвался какой-то счастливый горловой смешок:
— Вкусная, — хихикнула Маруся.
Её непосредственность завораживала Вадима. Как-будто они проводили какой-то научный эксперимент.
Маруся прильнула к Вадиму на грудь и гладила её своими пальчиками. Потом ей захотелось его рассмотреть, поцеловать и она тихонько несмело потянулась к низу живота.
Вадим замер. Он знал и не мог поверить в то, что сейчас произойдёт. Навалилось какое-то оцепенение.
— А! Пусть делает сейчас что хочет, — пришла усталая мысль. В конце-концов, он не — ханжа.
Это нормально — испытывать здоровый аппетит к любовным утехам. Не нормально как раз не иметь интереса.
Маруся принюхивалась. Её пальчики осторожно обследовали пах. И вдруг она лизнула головку члена. Вадим не видел, но понял, что она облизала сухие губы... И губки колечком медленно наделись на член.
Она носиком упёрлась в лобок Вадима.
— Далеко пойдёт — проскочила озорная мысль.
Они теперь совсем не разговаривали. Казалось, они так тонко чувствуют друг друга, что превратились в единое целое... Маруся угадывала каждое желание Вадима, а он лёгкими касаниями ей подсказывал.
Странно, их охватила какая-то жажда полного слияния, детская, когда хочется всего и сразу и посвящаешь себя этому полностью, без остатка сил и мыслей. И никакие разговоры не нужны, достаточно взмаха ресниц...
Вадим понял, что уже наступает рассвет только когда во всех деталях начал видеть удивительную грудь Марии и то, как она плавно двигалась, сидя на нём. Грудь Маруси была не такой, как у Кати.
— Господи! Да прости Ты меня, только не сейчас про Катю! — отогнал видение Вадим.
Вадим пристрелил Алексея за Катю... И сейчас бы снова и снова сделал бы это.

Двое в паре — телепаты, которым не нужно ничего друг другу объяснять. Но сейчас это не любовь, отступление. Паническое бегство для Вадима. Конечно, они чувствовали, что происходит сейчас с другим. Но кинулись в пучину безвыходно, сломя голову. Посвятив всю свою жизнь на какое-то время друг другу.

Последний шаг. А.Н.Толстой.

Маруся с Вадимом Петровичем сидели тут же у стены, на одном стуле. Маруся возмущалась, негодующе сжимала руки, вскакивала, чтобы крикнуть надломанно и высоко: «Это позор!» — или: «А где вы были, когда мы дрались!» — и опять садилась с пылающими щеками. У нее был только совещательный голос.
За эти дни она похудела и обветрела. В расстегнутой бараньей куртке ей было жарко, волосы у нее распустились. В паузах между речами она торопливо рассказывала Рощину про свои похождения… Сначала работала в комиссии по снабжению отрядов хлебом и кипятком… Была переброшена в санитарный отряд и, наконец, назначена связистом… Носилась по всему городу… Ее обстреливали «сто раз». Она показывала Рощину подол юбки с дырками…
— Не будь я проворная, мне бы каюк… Кричат: «Маруська!» Я завертелась, а тут бомба на этом месте, где я минуточку была, как тарарахнет, а я — за тополь… Ну, так напугалась, до сих пор коленки трясутся.
Жизнерадостности у Маруси хватило бы еще на десяток восстаний. Во время ее болтовни в дверях появилось исцарапанное лицо Сашко. Он едва продрался сюда и поманил Марусю пальцем. Она подбежала, и он что-то ей зашептал. Маруся всплеснула руками…

Маруся едва могла дождаться, — подбежав к столу, сообщила:
— В городе идет повальный грабеж… Вот послушайте товарищей… Их сюда пускать не хотят… Им руки вывернули…

Маруся неожиданно заснула на стуле, привалившись к плечу Рощина, растрепанная голова ее понемногу склонялась к нему на грудь. Был уже седьмой час утра. Старый, хмурый лакей, сменивший по случаю установления Советской власти свой фрак на домашнюю поношенную куртку с брандебурами, принес чай и большие куски белого хлеба. Правительство было уже сформировано, но оставалось еще много неотложных вопросов, Так, еще с вечера, был подан запрос железнодорожниками: кто будет им платить жалованье и в каком размере? Махно, поддерживаемый анархистами, предложил такую формулировку: пусть железнодорожники сами назначат цены на билеты, сами собирают деньги и сами же себе платят жалованье.
Но прения не успели развернуться. В комнате, прокуренной до сизого тумана, вдруг задребезжали стекла в окнах. Донесся глухой взрыв. Мартыненко, спавший на диване, замычал. Стекла опять задребезжали. Мартыненко проснулся: «А чтобы их черти взяли, чего балуют…» — и стал нахлобучивать папаху на обритый череп. Долетел третий тяжелый удар. Чугай и Мирон Иванович, опустив куски хлеба, тревожно переглянулись. В дверь ворвались Левка и кавалерист, мотающий, как медведь, головой без шапки.
— Пропали, — проговорил кавалерист и помахал рукой над ухом, — пропал весь эскадрон…
— Под Диевкой! — крикнул Левка, тряся щеками. — Все разговариваешь, батько!.. Полковник Самокиш подходит с шестью куренями… Бьет по вокзалу из тяжелых…

Члены ревкома, Мирон Иванович и Чугай, кинулись собирать рабочие отряды и стягивать патрули. Они не рассчитывали удержать город, — задача была в том, чтобы дать возможность всем принимавшим участие в восстании уйти через пешеходный мост на левый берег. Собранные отряды засели за углами домов, за вывороченными камнями, за баррикадами, отбрасывая пулеметным огнем наседающих петлюровцев. Отовсюду к мосту и через мост бежали сотни рабочих с женами и детьми… Иные уносили на руках жалкий скарб, который без сожаления можно было бросить. По ним стреляли с крыш, стреляли снизу, с берега.
Чугай, Мирон Иванович, Рощин, Маруся, Сашко, Чиж и десяток товарищей отступали последними. Волоча пулемет, они перебегали от угла к углу, от прикрытия к прикрытию. Серые папахи самокишцев то и дело высовывались неподалеку от подъездов. Оставалось самое тяжелое — ступить на мост, где не было никакой защиты, кроме трупов да брошенных узлов… Чугай повернул пулемет, прилег за щитком, оставив около себя Сашко, и крикнул остальным: «Бегите прытко…» Под грохот пулемета, заработавшего на расплав ствола, все побежали.
На самой середине моста Маруся споткнулась и пошла тяжело, неуверенно… Рощин нагнал ее, поддержал, она удивленно взглянула, что-то хотела выговорить и только глядела на него. Рощин, присев, поднял ее, как берут ребят, на руки. Маруся все тяжелее прижималась к нему. Вот и конец моста, — по бедру Вадима Петровича ударило будто железной палкой. Он силился удержаться на ногах, чтобы не уронить, не зашибить Марусю. Сзади набежал Чугай. Рощин — ему: «Уроню ведь, возьми ее…» И сейчас же с него сбило шапку, и начало темнеть в глазах. Он еще слышал голос Чугая:
— Сашко, нельзя его бросать…

Ещё раз для понимания об авторстве текста:
Алексей Николаевич Толстой:
  условное название части 1-й - Глава 15 ... или История одной любви...
  условное название части 3-й - Последний шаг.

НЕ (!!!) А.Н.Толстой:
  условное название части 2-й - Ночь перед утром.

🐞 На стартову сторінку

- Проблема в том, что я его люблю. Я его люблю.
- Хорошо.
- А он не любит.
- А должен?
- Нннет... А я его люблю.
- Ну, так любите.

- Проблема в том, что я его очень люблю.
- Очень хорошо.
- Он же не любит.
- А должен?
- Нет... А я его люблю.
- Так любите.

- Я его люблю! Я его очень-очень люблю!
- И хорошо!
- Он не любит!
- Должен?!
- Нет... А я его люблю.
- Любите на здоровье.

- Вы не представляете. Я его так люблю...
- Любите когда хотите и сколько хотите!
- Как?!!
- Молча! Всё.
- Что всё?
- Сеанс закончен! Идите любите! Молча!

По мотивам © Окс

🧸 На стартову сторінку